Ксения Архипова

об авторе

страницы  1 2 3

   Лирические стихи о любви и жизни

Не обещай

...ты обещал не делать выбор за двоих,

но все решил - в угоду совести ли, страху -

какая разница? Расстрельную рубаху

Душа набрасывает на последний стих.

"Ты обещал" - звучит смешно, но это так -

ты обещал, что не отдашь в чужие руки,

что мы все выдержим, раз выжили в разлуке,

но говоришь теперь: - Устал, не обессудь...

И я молчу на выбор, сделанный не мной.

Какая разница - виновны или правы?

На мушке времени, в предчувствии расправы,

Стою бескрылой, обреченной и земной,

безвдохновенной, горем траченной извне,

увечным ангелом разрушенного рая.

И если даже ты поймешь - я умираю -

не

обещай,

что

будешь

помнить

обо мне.

Чувство вина

Le Beaujolais Nouveau est arrive! - слова пусты, как молодые вина, а я не так наивна и невинна, как десять лет назад. И в большинстве своём мужчины стали мне скучны: роняют пепел с сигарет на скатерть, небрежно врут, небрежно пьют и платят. А дашь слабинку, начинают ныть о том, что бабы - стервы, жизнь - дерьмо, друзья - козлы...и далее по списку.

Шампанское, не прибегая к риску, готов открыть любой.

А я лимон меланхолично выжимаю в чай и привыкаю жить без алкоголя, как в сказке: мне что воля, что неволя, что "оставайся", что "прости-прощай".

Иди, mon cher, что хочешь, то и пей, но не меня, я много крепче виски. Не хлопай дверью. Лучше по-английски, по капле раствори себя в толпе, найди дешёвку, вылакай до дна, ведь ты привык "лакать" свои напитки.

Я не даю тебе второй попытки.

Такое чувство меры... и вина.

Расскажи мне...

- Ба, а ба, расскажи мне, а сказки сбываются

За границей чудес, у обычных людей?

Говорят, что их мир появился из хаоса

За неделю всего. И один чародей

Мне недавно наврал (дядя Мерлин - ну кто ещё?),

Что они умирают. Не вечно живут.

И что Бог их - какое-то злое чудовище:

Его очень боятся и встречи не ждут,

Он грозит им за всё, что ни попадя, карою,

Словно только и ищет расправы с людьми.

А ещё, говорят, через зеркало старое

Путь проложен в их странный и горестный мир...

Головой покачаешь и зелье всеведенья

(Очень с виду похожее на молоко),

Мне протянешь. И голосом истинно ведьминым

Прокряхтишь: - Да и в сказках не всё так легко,

Тут и шей, и учи реверансы с поклонами,

В гости к бабке чеши через сумрачный лес;

Чтоб принцессу, да в жёны - сражайся с драконами,

А характер - не сахар у этих принцесс...

Да, их мир не волшебен, вот, разве что искренне

Кто-то в сказку поверит, в которой вдвоём

Постигаются самые светлые истины...

Да на что тебе зеркало, горе моё?!

...я приду к нему вечером серо-обыденным,

Оттолкнувшись неслышно от глади стекла

И скажу: - А я в детстве Вас в зеркале видела,

И семь тысяч ночей этой встречи ждала.

Да, я знаю, что Вы нифига не Величество

(Извините за сленг - набрала по пути)

И что робости свеч Вам милей электричество...

Да не будьте невежей, позвольте пройти!

Приглушите луну... То есть, как - не получится?

Не учились Вы в школе Волшебных Наук?

И чему... только в мире... несказочном... учатся?..

Привораживать ведьму касанием рук?

Я прошу, мне простите ночное вторжение,

Дрожь в коленках и мой чуть взъерошенный вид -

Я пришла чтоб сказать Вам, моё отражение:

Мне бессмертие в тягость

без

Вашей

любви.

Один. оч. ество

Одиночество, возведённое в абсолют.

Греет только кофе,

радуют только сны,

снишься только ты.

Подыхающее "люблю" тонко стонет.

Постель.

Калачиком у стены,

эмбрионом, смятым листом

и не плакать, нет.

Грызть подушки влажный, просоленный уголок,

и молиться.

Богу?

А кажется, что стене,

потому что стена реальна,

не то, что Бог...'

Это-прос-То

Это просто "завтра", разбитое о "вчера", колет пальцы, плачет и просится в облака.

Это просто время. Со временем, вечера обретают запах топлёного молока,

терпких вишен, век свой окончивших в коньяке, перца чили, припорошившего шоколад...

Это просто - память щеки о твоей руке долговечнее памятей прочих, превыше, над.

И уже не хочется впусте молоть слова и жонглировать мыслями, сколько их там в горсти...

И уже так хочется просто поцеловать, раствориться в тебе и под вечер не отпустить,

чтобы ты, маловерный, увидел и не забыл, как бывают теплы и податливы вечера.

Это проще простого. Но время идёт, и в пыль разбивается "завтра" о каменное "вчера"."

На века

Монограмма - всё, что осталось от нас двоих,

пара букв, пара лилий, белые кружева.

Жизнь упрямо вносит обоих в реестр ничьих,

чтобы жили и опускались до "выживать",

чтобы знали, как им живётся, не королям,

с потом, с кровью, с прочими всеми не comme il faut.

В тронном зале в стены горстями летит земля,

нас хоронят, даже не тратясь на эшафот.

Шрамом к шраму, буквою к букве,

к руке рука, наши судьбы

в вальсовом ритме летят во тьму.

Монограмма - всё, что запомнится на века,

что пребудет, но не достанется никому...

Р. S

Километры меняют всё. На круги своя - началось с расстояний и ими теперь отпето.

Я, естественно, справлюсь - бутылочка амаретто, сонный город и мама с папой

/читать - "семья"/.

Ты, конечно, решишь. Как водится - за двоих. Без соплей и иллюзий. Подшито. В архив. На полку. Мне-то что? Я кивну, тряхну порыжевшей челкой, накачу кофейку с лимоном.

Последний штрих - соберу чемодан, соседке отдам ключи...

Да, я помню, что надо держаться. За что - не помню.

И оставь свои фразочки, смысл стопроцентно понят, год назад, от и до.

Мы оба с тобой ничьи.

Будет лучше. Намного лучше - а как ещё? Ты на девичью память поставил свои полцарства.

И мне пофиг, что ты проиграешь.

Найти б лекарство - третьи сутки из сердца верность ручьём течёт, не спасают ни жгут, ни бинт, ни соленый дождь, и не видно потере нас ни конца ни края.

Вот скажи мне, как думаешь, ангелы умирают? Что случится с моим? Ведь ты его не спасёшь, у тебя и своих забот...

Нам зачтётся в плюс эвтаназия душ, разделённых сиамских братцев?

Покажи мне, что делать с губами, чтоб улыбаться и сожги эту лажу, слышишь?!

p.s.: люблю.

Я по тебе скучаю

             _{- Малыш, я же лучше собаки...}

                         _{Карлсон}

                         И.Г.

- Я по тебе скучаю... - шёпот Москвы всё тише.

Что твой берлинский ветер ночью тебе поёт?

Крепкий горячий кофе, томные капли с крыши,

А прикрываешь веки - чудится дикий мёд

Губ твоих, слишком близко, чтоб избежать цунами.

Нежность неизлечима, неистребима, не...

Нежность. Всего лишь волны. Нежность... Такое пламя,

Что не оставит пепла - выжжет других во мне.

- Я по тебе скучаю... - мало ли преступлений,

Нам не одно простится, в завтра, или вчера.

...нежно пройдусь ладонью вверх от твоих коленей,

и повторю губами каждый изгиб бедра.

Кофе In

В жалобной книге Господа Бога

несколько строчек,

неровный почерк,

что-то о том,

что ещё немного,

и жизнь превратится

в скопление точек,

над i и над прочими,

по алфавиту,

в финалах романов

и предложений.

А снизу - виза:

- Малыш, да иди ты... Ведь вас миллионы, войди в положение...

И больше ни слова,

неделю с лишним:

молчат телефоны,

вертится шарик,

взрываются бомбы

и зреют вишни,

но девочка в этом во всём не шарит,

глотает Black Label

и морщит носик,

читая по-новой его отмазы -

да вроде она ничего и не просит.

По крайней мере,

чтоб всё и сразу.

Она засыпает.

Ей снится Вечность

и этот, пропахший небесной манной,

в заоблачном офисе, что на Млечном.

И так его жалко,

что даже странно.

А он осторожно садится рядом,

склоняя над ней

безупречный профиль,

и думает:

- Небо... Оно мне надо? Я лучше сварю ей сегодня кофе.

страницы  1 2 3