Саша Чёрный
страницы 1 2
Лирические стихи о любви и жизни
 |
Любовь должна быть счастливой...
Любовь должна быть счастливой -
Это право любви.
Любовь должна быть красивой -
Это мудрость любви.
Где ты видел такую любовь?
У господ писарей генерального штаба?
На эстраде, где бритый тенор,
Прижимая к манишке перчатку,
Взбивает сладкие сливки
Из любви, соловья и луны?
В лирических строчках поэтов,
Где любовь рифмуется с кровью
И почти всегда голодна?..
К ногам Прекрасной Любви
Кладу этот жалкий венок из полыни,
Которая сорвана мной в её опустелых садах.
Несправедливость
Адам молчал, сурово, зло и гордо,
Спеша из рая, бледный, как стена.
Передник кожаный зажав в руке нетвердой,
По-детски плакала дрожащая жена...
За ними шло волнующейся лентой
Бесчисленное пестрое зверье:
Резвились юные, не чувствуя момента,
И нехотя плелось угрюмое старье.
Дородный бык мычал в недоуменье:
"Ярмо... Труд в поте морды... О, Эдем!
Я яблок ведь не ел от сотворенья,
И глупых фруктов я вообще не ем..."
Толстяк баран дрожал, тихонько блея:
"Пойдет мой род на жертвы и в очаг!
А мы щипали мох на триста верст от змея
И сладкой кротостью дышал наш каждый шаг..."
Ржал вольный конь, страшась неволи вьючной,
Тоскливо мекала смиренная коза,
Рыдали раки горько и беззвучно,
И зайцы терли лапами глаза.
Но громче всех в тоске визжала кошка:
"За что должна я в муках чад рожать?!"
А крот вздыхал: "Ты маленькая сошка,
Твое ли дело, друг мой, рассуждать..."
Лишь обезьяны весело кричали, -
Почти все яблоки пожрав уже в раю, -
Бродяги верили, что будут без печали
Они их рвать - теперь в ином краю.
И хищники отчасти были рады:
Трава в раю была не по зубам!
Пусть впереди облавы и засады,
Но кровь и мясо, кровь и мясо там!..
Адам молчал, сурово, зло и гордо,
По-детски плакала дрожащая жена.
Зверье тревожно подымало морды.
Лил серый дождь, и даль была черна...
Меланхолическое
Для души купил я нынче
На базаре сноп сирени, -
Потому что под сиренью
В гимназические годы
Двум житомирским Цирцеям,
Каждой порознь, в вечер майский
С исключительною силой
Объяснялся я в любви...
С той поры полынный запах
Нежных гвоздиков лиловых
Каждый год меня волнует.
Хоть пора б остепениться,
Хоть пора б понять, ей-богу,
Что давно уж между нами -
Тем житомирским балбесом
И солидным господином,
Нагрузившимся сиренью, -
Сходства нет ни на сантим...
Для души купил сирени,
А для тела - черной редьки.
В гимназические годы
Этот плод благословенный,
Эту царственную овощь,
Запивали мы в беседке
(Я и два семинариста)
Доброй старкой - польской водкой
Янтареющим на солнце
Горлодером огневым...
Ничего не пью давно я.
На камин под сноп сирени
Положил, вздохнув, я редьку -
Символ юности дурацкой,
Пролетевшей кувырком...
Живы ль нынче те Цирцеи?
Может быть, сегодня утром
У прилавка на базаре,
Покупая сноп сирени,
Наступал я им на туфли,
Но в изгнанье эмигрантском
Мы друг друга не узнали?..
Потому что только старка
С каждым годом все душистей,
Все забористей и крепче, -
А Цирцеи и поэты...
Вы видали куст сирени
В средних числах ноября?
Человек
Жаден дух мой! Я рад, что родился
И цвету на всемирном стволе.
Может быть, на Марсе и лучше,
Но ведь мы живем на Земле.
Каждый ясный — брат мой и друг мой,
Мысль и воля — мой щит против «всех»,
Лес и небо — как нежная правда,
А от боли лекарство — смех.
Ведь могло быть гораздо хуже:
Я бы мог родиться слепым,
Или платным предателем лучших,
Или просто камнем тупым...
Всё случайно. Приятно ль быть волком?
О, какая глухая тоска
Выть от вечного голода ночью
Под дождем у опушки леска...
Или быть безобразной жабой,
Глупо хлопать глазами без век
И любить только смрад трясины...
Я доволен, что я человек.
Лишь в одном я завидую жабе —
Умирать ей, должно быть, легко;
Бессознательно вытянет лапки,
Побурчит и уснет глубоко.
Ошибка
Это было в провинции, в страшной глуши.
Я имел для души
Дантистку с телом белее известки и мела,
А для тела -
Модистку с удивительно нежной душой.
Десять лет пролетело.
Теперь я большой:
Так мне горько и стыдно
И жестоко обидно:
Ах, зачем прозевал я в дантистке
Прекрасное тело,
А в модистке
Удивительно нежную душу!
Так всегда:
Десять лет надо скучно прожить,
Чтоб понять иногда,
Что водой можно жажду свою утолить,
А прекрасные розы - для носа.
О, я продал бы книги свои и жилет
(Весною они не нужны)
И под свежим дыханьем весны
Купил бы билет
И поехал в провинцию, в страшную глушь:
Но, увы!
Ехидный рассудок уверенно каркает: Чушь!
Не спеши -
У дантистки твоей,
У модистки твоей
Нет ни тела уже, ни души.
Любовь
На перевернутый ящик
Села худая, как спица,
Дылда-девица,
Рядом - плечистый приказчик.
Говорят, говорят...
В глазах - пламень и яд,-
Вот-вот
Она в него зонтик воткнет,
А он ее схватит за тощую ногу
И, придя окончательно в раж,
Забросит ее на гараж -
Через дорогу...
Слава богу!
Все злые слова откипели,-
Заструились тихие трели...
Он ее взял,
Как хрупкий бокал,
Деловито за шею,
Она повернула к злодею
Свой щучий овал:
Три минуты ее он лобзал
Так, что камни под ящиком томно хрустели.
Потом они яблоко ели:
Он куснет, а после она,-
Потому что весна.
Семь чудес
Об этом не пишут в передовицах
И лекций об этом никто не читает, --
Как липы трепещут на солнечных спицах,
Как вдумчивый дрозд по поляне шагает...
А может быть, это всего важнее:
И липы, и дрозд, и жук на ладони,
И пес, летящий козлом вдоль аллеи,
И я -- в подтяжках на липовом фоне.
С почтительной скорбью глаза закрываю
И вновь обращаюсь к Господу Богу:
Зачем ты к такому простому раю
Закрыл для нас навсегда дорогу?
Зачем не могу я качаться на ветке,
Питаться листьями, светом, росою,
И должен, потея в квартирной клетке,
Насущный хлеб жевать с колбасою?
Какое мне дело до предка Адама
И что мне до Евы с ее повеленьем?
Их детский грех, их нелепая драма
Какое имеют ко мне отношенье?
И вот, однако, лишь раз в неделю
Могу удрать я в медонскую чащу...
Шесть дней, как Каин, брожу вдоль панели,
Томлюсь и на стены глаза таращу.
Зато сегодня десница Господня
Наполнила день мой светом и миром, --
Семь светлых чудес я видел сегодня,
И первое чудо -- встреча с банкиром:
На тихой опушке, согнувши ляжки,
Пыхтел он, склонясь у своей машины,
И кротко срывал охапки ромашки,
Растущей кольцом у передней шины.
Второе чудо было послаще...
Кусты бузины зашипели налево
И вдруг из дремучей таинственной чащи
Ко мне подошла трехлетняя дева:
Шнурок у нее развязался на ножке, --
А мать уснула вдали на поляне.
Я так был тронут доверием крошки,
Что справился с ножкой не хуже няни...
Я третьего чуда не понял сначала...
О, запах знакомый -- щербет и малага!
Раскинув кудрявым дождем опахала,
Акация буйно цвела у оврага.
И вот в душе распахнулась завеса:
Над морем город встал облаком тонким,
И вдруг я вспомнил, Одесса, Одесса,
Как эту акацию ел я ребенком.
Четвертое чудо меня умилило:
Под липой читал эмигрант " Возрожденье ",
А рядом сосед, бородатый верзила,
Уставил в " Последние новости " зренье.
Потом они мирно сложили газеты
И чекнулись дружно пунцовой вишневкой,
И ели, как добрые братья, котлеты,
И липа качала над ними головкой.
А пятое чудо, как факел из мрака,
Склонилось в лесу к моему изголовью:
Ко мне подбежала чужая собака
И долго меня изучала с любовью, --
Меня, -- не мои бутерброды, конечно...
И вдруг меня в нос бескорыстно лизнула
И скрылась, тряхнувши ушами беспечно,
Как райская гостья, как пуля из дула...
Но чудо шестое -- иного порядка, --
Не верил глазам я своим... Неужели?!
Под старой жестянкой лежали перчатки, --
Я здесь их посеял на прошлой неделе...
Перчатки! Прильнув к травянистому ложу,
Букашек и мусор с них счистил я палкой
И долго разглаживал смятую кожу,
Которая пахла гнилою русалкой.
Последнее чудо мелькнуло сквозь ветки
И, фыркая, стало, как лист, предо мною:
Знакомый наборщик на мотоциклетке
Пристроил меня за своею спиною...
И мчался в Париж я, счастливый и сонный,
Закатное солнце сверкало мечами,
И бешенный ветер, дурак беспардонный,
Мой шарф, словно крылья, трепал за плечами.
Ленивая любовь
Пчелы льнут к зеленому своду.
На воде зеленые тени.
Я смотрю, не мигая, на воду
Из-за пазухи матери-лени.
Почтальон прошел за решеткой, -
Вялый взрыв дежурного лая.
Сонный дворник, продушенный водкой,
Ваш конверт принес мне, икая.
Ничего не пойму в этом деле...
Жить в одной и той же столице
И писать раза два на неделе
По четыре огромных страницы.
Лень вскрывать ваш конверт непорочный:
Да, я раб, тупой и лукавый, -
Соглашаюсь на все заочно.
К сожаленью, вы вечно правы.
То - нелепо, то - дико, то - узко...
Вам направо? Мне, видно, налево...
Между прочим, зеленая блузка
Вам ужасно к лицу, королева.
Но не стану читать, дорогая!..
Вон плывут по воде ваши строки.
Пусть утопленник встречный, зевая,
Разбирает ваши упреки.
Если ж вам надоест сердиться
(Грех сердиться в такую погоду) -
Приходите вместе лениться
И смотреть, не мигая, на воду.
