Аля Кудряшева

об авторе

страницы  1 2

    Лирические стихи о любви и жизни

Ты рисуй, девочка...

Ты рисуй, девочка, небо пошире, солнышко глазастое желти, не жалея,

Дети девяностых стали большими, тоже выбирают потяжелее.

Ты рисуй, девочка, открытые ставни, ты рисуй, девочка, горе - не беда,

Ты рисуй, девочка, кем ты не станешь, как ты обрастаешь словом "когда".

Ты рисуй, девочка, жаркие страны, голубые елочки, город весной,

Оставайся, девочка, юной и странной, зубиком младенческим под десной,

Ты не бойся девочка, это лото же, повезло с карточкой - значит, победил

Тяжело мне, девочка, и светло тоже, так рисуй, девочка, краски разводи.

Ты рисуй, девочка, золотой остров, у твоей кисточки нужный нажим,

Стали большими дети девяностых, тоже научились правильно жить.

Ты рисуй, девочка, вязкие кошмары, ты рисуй, девочка, дымку на морях,

Вроде всё нормально, а тебе мало, у твоей мамы седина в кудрях.

Ты рисуй, девочка, позабудь об этом, ты рисуй летом Казанский собор,

Мама твоя плачет, что ты стала поэтом, плакала бы лучше, что ты стала собой.

Ты бери, девочка, кальку и ватман, чтобы размахнуться во всю длину.

Заходи, девочка, заходи в ад мой, я тебя огнем своим прокляну.

Мир хороший, девочка, только для взрослых, он красивый, девочка, хоть и грубит.

Ты старайся, девочка девяностых, младшая сестренка моих обид,

Ты рыдай, девочка, всем, кто не дожил, все свои молитвы на листочке спрессуй.

Ты рисуй девочка, ты ведь художник, ты рисуй девочка, только рисуй.

Ты играй, Господи, в шахматы и нарды, ты вози, Господи, на печи Емелю,

Не давай мне Господи, того, что мне надо, дай мне только Господи, понять, что имею.

Александровский реквием

Заставлять себя вспоминать каждый жест и слово

Это даже страшней, чем себя вспоминать былого,

Потому что даже плачущий неглиже ты -

Это все равно сочетание слов и жестов.

Это шаг от себя к себе, но к тому, иному,

Не простившему, не свершившему, то есть снова

Проживающему, прожевывая, скривившись,

То, что все мы прошли, но - все - из чего не вышли.

Возвращаясь к тому, зачем, я пишу (зачем, ну?)

Мы встречались в метро горячей порой вечерней

Чтобы встречать новый год в компании в Подмосковье,

Чтоб потом поутру болезнью страдать морскою.

(Новый год - это тоже, кстати, - тогда случайный -

Получается жест безвыходный изначально,

Это то, что всегда годится для мемуара,

А для жизни - смотрю я из опыта - слишком мало).

Было сыро и сухо - представьте, одновременно,

Пах гвоздикой и имбирем тот стаканчик мерный,

Где мешали пропорции специй смешные те мы

Чтоб столкнуться потом рукавами над закоптелым

Трехлитровым чаном. Чтоб взглядом столкнуться, чтобы

Нам мешало расстаться это живое что-то,

Что потом - я, уже в конец залезая, знаю,

Стало, расставаясь, теми слезами, нами,

То есть мной. А с тобой я пока не хочу считаться,

Что считаться с тем, кто сам захотел расстаться,

Нет, не то чтобы захотел, но, поверь, на сей день

Понимается так, и вот даже почти не сердит.

Что добавить еще? На стенке тень каравеллы,

На промокших страницах "Снежная королева",

И, наверно, вмешались вражеские агенты,

Но листки тогда загорелись на строчках Герды.

Будто всё карнавал, пожар, мистерия масок,

Этот дымный сладкий глинтвейн, бутерброды с маслом,

И - пожалуйста, Джонни, монтаж - на Бульварном осень,

Отцветают каштаны. В Лосинке плодятся лоси.

Ты меняешь квартиру, даешь мне ключи и чаю.

На брелок их цепляю вместе с теми ключами,

Где хранятся мои. И смеюсь высоко и сипло.

(И опять некрасиво для жизни, для нас - красиво).

Я не смею продолжить, в себе убивая гордо,

Славных три этих года, мои и твои три года,

Мы не слишком известны и почту нашу не вскроют

Археологи в жажде прежних найти героев,

Но, меня откопав когда-то перед вечерей,

Кто-то встретит в безумной ухмылке застывший череп.

И записку: "Купи с утра помидоры-черри

Апельсиновый сок. Я люблю тебя". И зачем мне

Вспоминать то, что было. И глупо и некрасиво

Если бы я Бога когда-то о чем просила,

То просила бы (он же, правда, хороший парень),

Переделать мне взгляд, а потом перестроить память,

Где никто не приезжал на пятьсот-веселом,

Не срывал струну, не читал по утрам Басё мне,

Где ни разу рубля не просил предрассветный бомжик,

Где и мы ни разу не встретились, Боже, Боже,

Что и вспомнить кроме тех странных и ярких вспышек,

не похожих на то, что людям встречалось свыше,

Не похожих на то, что читано в недрах книжек,

Бог ведет меня выше по возрасту, в целом - ниже.

Говорю себе о другом, что, пожалуй, ране

Не казалось ни глупым счастьем, ни солью в ране

Просто чем-то таким, что помимо Адама с Евой

Нам читало в ночи эту Снежную Королеву,

Вот, смотри, три вокзала, Москва, пожилой карманник

Я Дубровский, пожалуйста, холоднокровней, Маня,

Только я не Маня, а ты не Дубровский вовсе,

Джонни, сделай монтаж, на Бульварном случилась осень,

Я иду, я имен наших общих последний донор,

За плевком кофейным опять захожу в Макдональдс

И глотаю за полтинник горячий привкус

Золотого времени, шеи, руки, загривка с

Парфюмерной нотой последнего расставанья.

Я верну ключи, растянусь на чужом диване,

Если я умру - а ведь это случится точно

Попрошу у Бога вспомнить нас всех до точки,

До последнего слова и жеста, чтоб было стыдно,

Было жарко и было сладко в большой пустыне,

На Хароньем пароме, верблюжьей спине, остатке,

Где мы встретимся - невлюбленные перестарки.

Я не знаю, как рассказать о тебе, но спросят.

На Бульварном каштановой дымкой ложится осень.

На троллейбусных проводах синеву качает,

Пахнет дымным глинтвейном в большом трехлитровом чане.

Снип-снап-снурре в конце концов. Пурре и базелюрре.

Перед новым годом звезд первозданный люрекс,

Млечный путь серебристый на Чистых Прудах монеткой.

Это слишком красиво для жизни, но нам вполне так.

Нам - вполне, но ведь я, в конец залезая, знаю,

Ничего не случится прекрасного после с нами,

То есть Бог (он же правда, послушай, хороший парень),

Потерял нас, когда мы вместе с тобою спали,

Я на койке, ты на полу, ладонь на ладони,

Вот залаял пес, проснувшийся в том же доме,

Вот соседи вернулись заполночь. Вот сказала

Голубая ночь молитву о Трех Вокзалах,

О рассветном бомже, монтаже, неглиже, о числах.

И о том, что будет уже, еще не случившись.

Ну что я могу ответить?

Ну что я могу ответить? Глаза сухи,

Улыбка ласкова, голос - хоть на парад.

Мои мужчины не любят мои стихи,

«Писала бы что серьезнее», - говорят.

А я-то за, я им согреваю суп,

А я-то за, мне завтра сдавать доклад,

А эти строчки держатся на весу -

И всё дела не могут пойти на лад.

Всё так же на теплоту небеса скупы,

Врагу пока не сдался еще «Варяг»…

Мои мужчины не любят мои супы,

«Варила бы что серьезнее», - говорят.

А я могу - хоть птицу поймать, я - бог!

А я могу из пепла создать сонет,

Но я не умею жарить бараний бок,

Особенно если денег на мясо нет.

И я бы всё могла превратить в игру,

Я двадцать лет играю в нее подряд…

Мои мужчины не любят моих подруг,

«Нашла бы кого серьезнее», - говорят.

Но я могу - про пиво и за «Зенит»!

Не то чтоб очень, но от тоски не усну.

Но где-то внутри меня тишина звенит

И мягкий вечер спускается в тишину.

И воздух - с нежной мятой, с закатом дня,

С тончайшим привкусом яблочного вина

Мои мужчины пока что любят меня,

Сидящую в уголочке возле окна.

«Искали бы что серьезнее», - говорю,

Они смеются, уходят в дневную пыль.

А я тогда пока что им суп сварю,

Пока я не разучилась варить супы.

Я тут недавно встретила своё прошлое...

Я тут недавно встретила своё прошлое - оно всё так же сидит перед компьютером и у него всё те же царапинки на запястье.

Знаешь опять весна, а я снова брошена, то есть всё та же - мелкая, неуютная, солнце в глазах и руки в чернильной пасте.

Время не режет - просто меняет рейтинг,

Вроде бы был ребенок - теперь божок,

Холодно, - плачет, - холодно мне, согрейте

Только ухватишь за руку - обожжет.

Слушай, до нас ему, в общем-то, мало дела,

Так, проходя, морщинку смахнуть с чела,

Знаешь, я даже как-то помолодела,

Снова линяю в гости по вечерам.

То есть бежать, бежать - и всегда на старте,

Вроде бы так старалась, жила, росла,

Помнишь была такая - ни слов, ни стати,

Вот и теперь примерно такой расклад.

Даже неясно - девочка или мальчик,

А разобраться так и не довелось.

Помнишь, ходил дракончик, ночной кошмарчик,

Зыркал недобро, цепко из под волос.

Брызгалась лампа искорками в плафоне,

Ноги росли, плыла голова, а ты,

Жил у меня паролем на телефоне -

Те же четыре буквы - для простоты,

Слышишь - ее не трогать, она укусит,

Или засадит в горло свою любовь,

Время меня застало на третьем курсе,

Дав мне четыре года побыть любой.

То есть побыть собой. Ну, скажи на милость,

Дергалась, терпыхалась - и хоть бы хны.

Ты вот ну хоть на чуточку изменилась,

Кроме короткой стрижки в разводах хны?

Видимо, слишком мало тебя пороли,

Мало стучали в темечко мастерком.

Ходишь, запоминаешь, его паролем,

Мечешься, забываешь его стихом.

Время не лечит - просто меняет роли,

После спектакля - тот же виток судьбы.

Если ты набиваешь его паролем,

Значит, ты не сумеешь его забыть.

Что же, не веришь? Радуйся, смейся, спейся,

Мучайся, трепыхайся, на том стоим.

Только ты снова щелкаешь по бэкспэйсу,

Только он снова снится тебе своим.

Письмо счастья

Девочка научилась расправить плечи, если взять за руку - не ускоряет шаг. Девочка улыбается всем при встрече и радостно пьет текилу на брудершафт.

Девочка миловидна, как октябрята - белая блузка в тон, талисман в кулак.

у нее в глазах некормленные тигрята рвут твой бренный торс на британский флаг

То есть сердце погрызть - остальное так,

Для дворников и собак.

А у девочки и коврик пропылесосен (или пропылесошен?), плита бела.

Она вообще всё списывала на осень, но осень кончилась, а девочка не ожила.

Девочка выпивает с тобой с три литра, смеется, ставит смайлик в конце строки,

Она бы тебя давно уже пристрелила, но ей всё время как-то всё не с руки,

То сумерки, то попутчики - дураки,

То пули слишком мелки.

У девочки рыжие волосы, зеленая куртка, синее небо, кудрявые облака.

Девочка, кстати, полгода уже не курит, пробежка, чашка свежего молока

Девочка обнимает тебя, будто анаконда, спрашивает, как назвали, как родила.

Она тебя, в общем, забыла почти рекордно - два дня себе поревела и все дела.

Потом, конечно, неделю всё письма жгла.

И месяц где-то спать еще не могла.

Девочка уже обнимает других во снах о любви, не льнет к твоему плечу.

Девочка уже умеет сказать не "нахрен", а спасибо большое, я, кажется, не хочу.

Девочка - была нигдевочкой, стала женщиной-вывеской "не влезай убьет".

Глядишь на нее, а где-то внутри скрежещется: растил котенка, а выросло ё-моё.

Точнее, слава богу уже не твоё.

Остальное - дело её.

....

А ей говорили - дура, следующего так просто не отпускай.

Ты наори на него и за волосы потаскай.

А то ведь видишь - какая теперь тоска,

Поздравляешь её "здоровья, любви, вина"

А её так тянет ответить: "Пошел ты на"

И дергаться, как лопнувшая струна.

А с утра ей стресс, а после в метро ей транс.

В пору кинуться на пол и валяться там, как матрас.

Декабред - это бред, увеличенный в десять раз.

И она смотрит в себя - и там пустота, пустота, пустота,

Белее любого безвыходного листа,

И всё не то, не то и она не та.

И щека у нее мягка и рука легка,

И во всем права, и в делах еще не провал.

В следующий раз она будет кричать, пока

Не выкричит всё, чем ты ее убивал.

----

А я сижу в ночи, и собака лает, так жалобно - куда уж там соловью,

Дедка Мороз, я пишу тебе соком лайма, кефирчиком залью и дымком завью.

Будешь читать - пожалуйста, пожелай мне вырубить это чертово ай-си-кью.

Столько народу в четыре утра в онлайне - страшно за их налаженную семью.

Входите, открыто...

Входите, открыто, садитесь поближе, вот, кстати, варенья остатки.

Мой кот Ваши тонкие пальцы оближет, собака притащит Вам тапки.

Садитесь сюда, в это теплое кресло, оно Вас обнимет уютно.

Садитесь. Мне жизнь эта кажется пресной и птицы уже не поют, но

Я рада вас видеть. Живу? Одиноко. Ничто не меняется за год.

Вчера было лето - на кухне чеснок и немного засушенных ягод.

Теперь - мелких дел непонятных навалом, сражаюсь бессмысленно с ленью.

Позвольте пристроиться мне, как бывало, у ног, головой на колени.

Не бойтесь меня, я не буду, как раньше, рыдать и кидаться словами.

Я стала спокойной, я делаюсь старше, а значит, учусь быть не с Вами.

И Вы изменились - почтенный родитель, работа и отпуски в Греции.

Да что Вы, глаза только не отводите, хоть вечер мне в них насмотреться...

Вот только не руки, живешь себе - ну так живи без пути запасного.

Тебе ничего - ты зашел на минуту, а мне - забывать тебя снова...

А мне - забывать тебя. Слышишь, не надо! Ты там колосишься и зреешь,

А мне забывать... Я хожу по канату, над публикой, жаждущей зрелищ.

Часы на столе. Скоро утро забрезжит будильником, в уши стучащим.

А ты заходи, но, пожалуйста, реже... Ах, что я, конечно же, чаще.

А хочешь пиши, адрес тот же, туда же. А я - да не стану, куда там...

А скоро уже Новый год, распродажа, учеба, события, даты...