Саша Чёрный

об авторе

страницы  1 2

    Лирические стихи о любви и жизни

Любовь должна быть счастливой...

Любовь должна быть счастливой -

Это право любви.

Любовь должна быть красивой -

Это мудрость любви.

Где ты видел такую любовь?

У господ писарей генерального штаба?

На эстраде, где бритый тенор,

Прижимая к манишке перчатку,

Взбивает сладкие сливки

Из любви, соловья и луны?

В лирических строчках поэтов,

Где любовь рифмуется с кровью

И почти всегда голодна?..

К ногам Прекрасной Любви

Кладу этот жалкий венок из полыни,

Которая сорвана мной в её опустелых садах.

Несправедливость

Адам молчал, сурово, зло и гордо,

Спеша из рая, бледный, как стена.

Передник кожаный зажав в руке нетвердой,

По-детски плакала дрожащая жена...

За ними шло волнующейся лентой

Бесчисленное пестрое зверье:

Резвились юные, не чувствуя момента,

И нехотя плелось угрюмое старье.

Дородный бык мычал в недоуменье:

"Ярмо... Труд в поте морды... О, Эдем!

Я яблок ведь не ел от сотворенья,

И глупых фруктов я вообще не ем..."

Толстяк баран дрожал, тихонько блея:

"Пойдет мой род на жертвы и в очаг!

А мы щипали мох на триста верст от змея

И сладкой кротостью дышал наш каждый шаг..."

Ржал вольный конь, страшась неволи вьючной,

Тоскливо мекала смиренная коза,

Рыдали раки горько и беззвучно,

И зайцы терли лапами глаза.

Но громче всех в тоске визжала кошка:

"За что должна я в муках чад рожать?!"

А крот вздыхал: "Ты маленькая сошка,

Твое ли дело, друг мой, рассуждать..."

Лишь обезьяны весело кричали, -

Почти все яблоки пожрав уже в раю, -

Бродяги верили, что будут без печали

Они их рвать - теперь в ином краю.

И хищники отчасти были рады:

Трава в раю была не по зубам!

Пусть впереди облавы и засады,

Но кровь и мясо, кровь и мясо там!..

Адам молчал, сурово, зло и гордо,

По-детски плакала дрожащая жена.

Зверье тревожно подымало морды.

Лил серый дождь, и даль была черна...

Меланхолическое

 Для души купил я нынче

 На базаре сноп сирени, -

 Потому что под сиренью

 В гимназические годы

 Двум житомирским Цирцеям,

 Каждой порознь, в вечер майский

 С исключительною силой

 Объяснялся я в любви...

 С той поры полынный запах

 Нежных гвоздиков лиловых

 Каждый год меня волнует.

 Хоть пора б остепениться,

 Хоть пора б понять, ей-богу,

 Что давно уж между нами -

 Тем житомирским балбесом

 И солидным господином,

 Нагрузившимся сиренью, -

 Сходства нет ни на сантим...

 Для души купил сирени,

 А для тела - черной редьки.

 В гимназические годы

 Этот плод благословенный,

 Эту царственную овощь,

 Запивали мы в беседке

 (Я и два семинариста)

 Доброй старкой - польской водкой

 Янтареющим на солнце

 Горлодером огневым...

 Ничего не пью давно я.

 На камин под сноп сирени

 Положил, вздохнув, я редьку -

 Символ юности дурацкой,

 Пролетевшей кувырком...

 Живы ль нынче те Цирцеи?

 Может быть, сегодня утром

 У прилавка на базаре,

 Покупая сноп сирени,

 Наступал я им на туфли,

 Но в изгнанье эмигрантском

 Мы друг друга не узнали?..

 Потому что только старка

 С каждым годом все душистей,

 Все забористей и крепче, -

 А Цирцеи и поэты...

 Вы видали куст сирени

 В средних числах ноября?

Человек

Жаден дух мой! Я рад, что родился

И цвету на всемирном стволе.

Может быть, на Марсе и лучше,

Но ведь мы живем на Земле.

Каждый ясный — брат мой и друг мой,

Мысль и воля — мой щит против «всех»,

Лес и небо — как нежная правда,

А от боли лекарство — смех.

Ведь могло быть гораздо хуже:

Я бы мог родиться слепым,

Или платным предателем лучших,

Или просто камнем тупым...

Всё случайно. Приятно ль быть волком?

О, какая глухая тоска

Выть от вечного голода ночью

Под дождем у опушки леска...

Или быть безобразной жабой,

Глупо хлопать глазами без век

И любить только смрад трясины...

Я доволен, что я человек.

Лишь в одном я завидую жабе —

Умирать ей, должно быть, легко;

Бессознательно вытянет лапки,

Побурчит и уснет глубоко.

Ошибка

Это было в провинции, в страшной глуши.

Я имел для души

Дантистку с телом белее известки и мела,

А для тела -

Модистку с удивительно нежной душой.

Десять лет пролетело.

Теперь я большой:

Так мне горько и стыдно

И жестоко обидно:

Ах, зачем прозевал я в дантистке

Прекрасное тело,

А в модистке

Удивительно нежную душу!

Так всегда:

Десять лет надо скучно прожить,

Чтоб понять иногда,

Что водой можно жажду свою утолить,

А прекрасные розы - для носа.

О, я продал бы книги свои и жилет

(Весною они не нужны)

И под свежим дыханьем весны

Купил бы билет

И поехал в провинцию, в страшную глушь:

Но, увы!

Ехидный рассудок уверенно каркает: Чушь!

Не спеши -

У дантистки твоей,

У модистки твоей

Нет ни тела уже, ни души.

Любовь

На перевернутый ящик

Села худая, как спица,

Дылда-девица,

Рядом - плечистый приказчик.

Говорят, говорят...

В глазах - пламень и яд,-

Вот-вот

Она в него зонтик воткнет,

А он ее схватит за тощую ногу

И, придя окончательно в раж,

Забросит ее на гараж -

Через дорогу...

Слава богу!

Все злые слова откипели,-

Заструились тихие трели...

Он ее взял,

Как хрупкий бокал,

Деловито за шею,

Она повернула к злодею

Свой щучий овал:

Три минуты ее он лобзал

Так, что камни под ящиком томно хрустели.

Потом они яблоко ели:

Он куснет, а после она,-

Потому что весна.

Семь чудес

Об этом не пишут в передовицах

И лекций об этом никто не читает, --

Как липы трепещут на солнечных спицах,

Как вдумчивый дрозд по поляне шагает...

А может быть, это всего важнее:

И липы, и дрозд, и жук на ладони,

И пес, летящий козлом вдоль аллеи,

И я -- в подтяжках на липовом фоне.

С почтительной скорбью глаза закрываю

И вновь обращаюсь к Господу Богу:

Зачем ты к такому простому раю

Закрыл для нас навсегда дорогу?

Зачем не могу я качаться на ветке,

Питаться листьями, светом, росою,

И должен, потея в квартирной клетке,

Насущный хлеб жевать с колбасою?

Какое мне дело до предка Адама

И что мне до Евы с ее повеленьем?

Их детский грех, их нелепая драма

Какое имеют ко мне отношенье?

И вот, однако, лишь раз в неделю

Могу удрать я в медонскую чащу...

Шесть дней, как Каин, брожу вдоль панели,

Томлюсь и на стены глаза таращу.

Зато сегодня десница Господня

Наполнила день мой светом и миром, --

Семь светлых чудес я видел сегодня,

И первое чудо -- встреча с банкиром:

На тихой опушке, согнувши ляжки,

Пыхтел он, склонясь у своей машины,

И кротко срывал охапки ромашки,

Растущей кольцом у передней шины.

Второе чудо было послаще...

Кусты бузины зашипели налево

И вдруг из дремучей таинственной чащи

Ко мне подошла трехлетняя дева:

Шнурок у нее развязался на ножке, --

А мать уснула вдали на поляне.

Я так был тронут доверием крошки,

Что справился с ножкой не хуже няни...

Я третьего чуда не понял сначала...

О, запах знакомый -- щербет и малага!

Раскинув кудрявым дождем опахала,

Акация буйно цвела у оврага.

И вот в душе распахнулась завеса:

Над морем город встал облаком тонким,

И вдруг я вспомнил, Одесса, Одесса,

Как эту акацию ел я ребенком.

Четвертое чудо меня умилило:

Под липой читал эмигрант " Возрожденье ",

А рядом сосед, бородатый верзила,

Уставил в " Последние новости " зренье.

Потом они мирно сложили газеты

И чекнулись дружно пунцовой вишневкой,

И ели, как добрые братья, котлеты,

И липа качала над ними головкой.

А пятое чудо, как факел из мрака,

Склонилось в лесу к моему изголовью:

Ко мне подбежала чужая собака

И долго меня изучала с любовью, --

Меня, -- не мои бутерброды, конечно...

И вдруг меня в нос бескорыстно лизнула

И скрылась, тряхнувши ушами беспечно,

Как райская гостья, как пуля из дула...

Но чудо шестое -- иного порядка, --

Не верил глазам я своим... Неужели?!

Под старой жестянкой лежали перчатки, --

Я здесь их посеял на прошлой неделе...

Перчатки! Прильнув к травянистому ложу,

Букашек и мусор с них счистил я палкой

И долго разглаживал смятую кожу,

Которая пахла гнилою русалкой.

Последнее чудо мелькнуло сквозь ветки

И, фыркая, стало, как лист, предо мною:

Знакомый наборщик на мотоциклетке

Пристроил меня за своею спиною...

И мчался в Париж я, счастливый и сонный,

Закатное солнце сверкало мечами,

И бешенный ветер, дурак беспардонный,

Мой шарф, словно крылья, трепал за плечами.

Ленивая любовь

Пчелы льнут к зеленому своду.

 На воде зеленые тени.

 Я смотрю, не мигая, на воду

 Из-за пазухи матери-лени.

 Почтальон прошел за решеткой, -

 Вялый взрыв дежурного лая.

 Сонный дворник, продушенный водкой,

 Ваш конверт принес мне, икая.

 Ничего не пойму в этом деле...

 Жить в одной и той же столице

 И писать раза два на неделе

 По четыре огромных страницы.

 Лень вскрывать ваш конверт непорочный:

 Да, я раб, тупой и лукавый, -

 Соглашаюсь на все заочно.

 К сожаленью, вы вечно правы.

 То - нелепо, то - дико, то - узко...

 Вам направо? Мне, видно, налево...

 Между прочим, зеленая блузка

 Вам ужасно к лицу, королева.

 Но не стану читать, дорогая!..

 Вон плывут по воде ваши строки.

 Пусть утопленник встречный, зевая,

 Разбирает ваши упреки.

 Если ж вам надоест сердиться

 (Грех сердиться в такую погоду) -

 Приходите вместе лениться

 И смотреть, не мигая, на воду.