Наталья Резник

об авторе

    Лирические стихи о любви и жизни

От ностальгии нет лекарства...

От ностальгии нет лекарства,

Хоть водку ведрами хлещи.

Перед глазами красный галстук,

В столовой школьной снова щи,

Тарелка липкой каши манной

И с сухофруктами компот.

Внизу, в медпункте, Марьиванна

Освобожденья выдает

Девчонкам, у которых ЭТО,

Что нездоровы, так сказать,

Гигиенических пакетов

Поскольку просто не сыскать

В аптеках, как и в магазинах,

Где полки девственно пусты

И загибаются в корзинах

Морковки хилые хвосты.

Запущенная коммуналка,

Полураздолбанный трамвай…

И так всей дряни этой жалко –

Хоть водку пивом запивай!

Невский

Невский состоит из шумов и обрывков слов,

Толпы, автобусов, машинных гудков.

Я лечу по нему над тысячами голов,

Над устойчивой враждебностью трех веков.

Я чужая здесь, быть не могу чужей,

Боюсь, что меня давно выдают уже

Голос, глаза, нос, форма ушей

И запись ужасная в паспорте — “ПМЖ”.

Я волос, как сказал поэт, не брала у ржи,

Я вообще легко приживаюсь в любой среде.

Мне все равно, все равно, все равно, все равно, где жить.

Но я не могу родиться больше нигде.

Мы за встречу сегодня пьем

Мы за встречу сегодня пьем.

Я налью по двести,

Раз уж редко теперь вдвоем,

Слишком редко вместе.

Ну, давай еще по чуть-чуть,

А потом завяжем.

Расскажи мне хоть что-нибудь,

Если в сотый даже…

Кто в подземном царстве судья,

Что наврал Вергилий?

Вот и двое нас. Ты. И я

На твоей могиле.

Красавица и чудовище

Пишет красавица чудовищу письмо

Про хозяйство, детей, завтраки и обеды,

Мол, ты уж расколдуйся как-нибудь пока само,

В этот раз, к сожалению, не приеду.

Отвечает чудовище красавице,

С трудом заставляя писать свою мохнатую руку:

“Рад наконец от тебя избавиться,

Видеть тебя не могу, проклятую суку!

Не приезжай, ненавижу тебя все равно

За то, что устал столько лет без толку дожидаться,

За то, что понял давным-давно,

Что не в силах самостоятельно расколдоваться”.

Пишет красавица чудовищу: “Не хочу тебя больше знать,

Гад, мерзавец, подлец (и всякие другие ругательства)!

Ты же обещал, что всю жизнь меня будешь ждать.

Не ожидала от тебя подобного предательства.

Будь ты проклят, невменяемый зверь.

Ты же клялся, что будем непременно вместе.

Ну, держись, завтра же приеду теперь,

Выдерну остатки твоей свалявшейся шерсти”.

Пишет чудовище: “Прости за звериную бесчеловечность,

Я же чудовище, человечности не учился.

У меня впереди в самом деле целая вечность,

Не знаю, почему внезапно погорячился”.

А жена чудовища говорит: “Опять пишешь своей одной?

Хочешь со свету меня сжить, урод и скотина?”

И чудовище плачет рядом со своей женой,

А она чешет ему его горбатую спину.

А красавица читает ответ,

Меняет дату на затертом билете,

Как обычно, встает чуть свет,

Работает, готовит, улыбается детям.

И сходит, сходит, сходит, сходит с ума

До следующего письма.

Воспоминание

Мы спирт разбавили компотом,

Что приготовлен был заранее.

...

Как жаль, что этим эпизодом

Кончается воспоминание.

Оптимистическое

Собою я нехороша,

Толста и неуклюжа.

Душа какая? Тьфу душа!

Хотя бывает хуже.

Мои таланты – мой позор,

И с каждым годом уже

Довольно узкий кругозор.

Хотя бывает хуже.

Я в детстве вывела закон,

Что утешеньем служит.

Всегда, – гласит железно он, –

Всегда бывает хуже.

Ты это правило тверди

В грязи, в болоте, в луже:

Какую гадость ни найди,

Всегда найдется хуже.

Когда внутри тебя бардак,

Когда бардак снаружи,

Не хнычь, а радуйся, чудак!

Возможно, будет хуже.

…Я все равно упорно приезжаю...

…Я все равно упорно приезжаю    

С той родины, которой не нужна.

Меня встречает странная, чужая,

Понятная, привычная страна.

И я, с какой-то неуместной дрожью

Ступая в неосвоенный простор,

Иду домой – к надежному подножью

Любимых кем-то колорадских гор.

Патриотическое

И что с того, что в городе Верлена

Я вовсе не бывала, господа!

Не любовалась стрелками Биг Бена,

Которые не вывезешь сюда,

И не жевала колос в русском поле

В тоске о подмосковных вечерах,

И не внимала пению в гондоле?..

В ней черта с два прокатишься в горах.

И не толкалась в улочках Мадрида,

Крутые демонстрируя бока,

И не вливалась в бешенство корриды

Ни в качестве тореро, ни быка!

И что с того? На что мне в эти дали,

Тащиться неприкаянно одной?

Вы, кто края чужие повидали,

Поймете ль, что такое край родной?

Такой, что он один под небесами,

До боли близкий с отроческих лет.

Любимый край! Он весь перед глазами.

Весь! От окна до двери в туалет.

Бритвой глаза режущий свет ли...

Бритвой глаза режущий свет ли,

Тяжкий узел спутанных строп ли,

Или свистящие в зимнем ветре

Чьи-то невозможные вопли

Мешают летать, черт возьми, мешают!

Мешают мчаться к воротам рая.

А нам летать и не разрешают.

Нас вообще на ключ запирают.

Вы, - говорят, - психи, сидите тихо,

Вспоминайте товарищей увезенных.

Потому что на всех летающих психов

Не напасешься гробов казенных.

Заливали реальность винами...

Заливали реальность винами,

Водками, коньяками.

Лежали, касаясь спинами,

Рты зажав кулаками.

Заливали слезами горькими

Выцветшую округу.

Вырывали словами горькими

Внутренности друг другу.

Это милое развлечение

Нам прописывали от сплина.

От заморской хандры лечение –

Детский кубик адреналина.