Стефания Данилова

об авторе

страницы  1 2

   Лирические стихи о любви и жизни

Кони

Мне снилось – мир никогда не кончится,

Совсем как тот пресловутый вакуум,

В котором кони безмолвно топчутся,

Такие хрупкие и косматые.

Наружу просятся, ищут всадника,

И в души глазом косят сферическим,

Да только в душах – кирза и ватники,

Да под рюмашку аккорд лирический.

А мир звенит, как струна гитарная.

Вдруг чьи-то ноги коснутся стремени,

И прянут кони волной ударной.

В тот миг не станет ни нас, ни времени.

Мне снилось – мир никогда не кончится,

Ведь та четверка стоит, бездвижная.

И плачут кони от одиночества,

Внезапно ставшие в мире лишними.

Работа над ошибками

Так мы младенцами на руках у бабушек возлежим,

а потом орем: "Ваш постельный режим

надоел мне до озверелых коликов!"

И идем в тусу приятелей-алкоголиков

на заброшенные этажи.

Так мы руку в руке у матери держим, выводим "А",

узнаем, что ученье - свет, неученье - тьма,

а потом кричим: "Ты испортила мне все детство!

От учебы этой дурацкой куда мне деться?"

Сходим с рельс

и с ума.

Так мы ходим в церковь, слушаем о Христе

и о Деве Марии, нарисованных на холсте,

а потом теряем девственность с кем-то на спор,

и ее не восстановишь, как загранпаспорт,

плюс ребеночек

на хвосте.

Так мы в курилке прогуливаем ОБЖ,

а потом, когда оказываемся в жэ,

например, в горящем чаду квартиры,

мы теряем напрочь ориентиры

и прячемся в гараже.

Так мы клянемся в вечной по гроб любви,

а когда она подхватывает ОРВИ,

мы идем целоваться в ночные клубы,

перемазав помадой губы,

веря - это у нас

в крови.

Так мы спим, обнимая нежно своих зазноб,

и целуем их в чистый высокий лоб,

а потом демонстративно пишем в статус -

мол, я сегодня ночью с другой останусь,

да, мудак я

и остолоп.

Так мы в отрочестве просим купить котят,

даже если родители этого не хотят,

и котята утром нас в школу будят,

мы отрезаем им хвост - посмотреть, что будет,

домашний кинотеатр.

Так мы пробуем легкие котики в первый раз

у соседа на хате, и искры летят из глаз,

а потом в наши глаза-бойницы

смотрит мама, папа, врач из больницы,

и это десятый класс.

Так мы проходим мимо того, которого бьют,

потому что нас ждет вконтакте, диван, уют,

после видим фото лучшего друга по прессе желтой,

того, кто ни разу тебе не сказал "Пошел ты"

или "Мать твою".

Так мы уходим гордо, как Тамерлан,

потому что она залетела и более не мила,

мы идем кого посвежее трахать,

а потом наполняемся жидким страхом,

узнав, что она умерла.

Так мы маму целуем в детстве каждую ночь,

а потом вырастаем без желания ей помочь,

или бьем ногами в старости за болезни,

до крови, чей вкус становится все железней,

и уходим прочь.

Так мы про Бога гадости говорим,

а потом орем: "Пожалуйста, отвори!"

разбивая костяшки о двери Рая,

если мы в агонии умираем,

ни на грош не ведая,

что творим.

А тебе уже есть с кем

Нас видели из окна заброшенной деревеньки

мы в тамбуре крутим феличита.

Но у тебя все по сюжетам Веньки

Дыркина –

«Не о такой я мечтал».

Нас на перроне видел директор загса,

обрамивший тысячи фразой «жена и муж».

Я в твоей библиотеке смогу оказаться

только вторым томиком

"мертвых душ".

Нас видели пьющими на брудершафт кофе

в грузинской забегаловке с шаурмой.

А ведь черт возьми, ее негреческий профиль

и вполовину не так красив,

как мой.

Нас видели в пабликовых репостах,

отсылками друг на друга, но если друг –

тот, кто прикроет своим плащом от норд-остов,

ты скажешь "с чего бы

вдруг?"

Нас видели в каждой из реанимаций –

мы висим на тоненьком волоске.

Я хочу с тобой накрепко обниматься,

а тебе уже есть

с кем.

Спокойного сна

Спокойного сна

ночам, что тебя обнимут.

Весна? 17 мгновений.

А лето ушло в зенит

с теми, кто запивает печали. Им от

начала начал никто уже не звонит,

на дискотекой эритроцитов в вене

никто не танцует от джазовых откровений,

мурашки давно покинули муравейник

тела в рубашке клетчатой секонд-хэнд.

Как в голливудском фильме, скриншот The End -

самый правдивый. Вместо букета - веник,

лавр перепутали с терном, ну что за черт.

Я напиваюсь вусмерть своим дестроем -

со всеми, с кем я, нас

по канону трое -

и это если собаку не брать в расчет.

Никто не приглашает меня на танец,

я в паре - это как водка и аспирин.

Но ты говоришь - останься, и я останусь

до следующего вызова на 03.

И я остаюсь, невыключен, недопонят,

если меня здесь еще кто-то помнит,

кружочек Иосифа:

рисуй, а потом

сотри.

Спокойного сна

той, кто тебя пригреет

на простыне, на пальцах,

на мягкой своей груди.

Я вздрогну, как от сотни

дефибрилляций,

узнав о том, что не ждет меня

впереди.

Мой выцветший флаг

на яхте бумажной реет,

но как-то уже опасно идти на рейд,

ослепшие в этот раз уже не прозреют,

хромым не поможет фраза

«встань и иди».

Счет никогда не будет один - один.

В стопятисотый раз ошибаюсь полем

из-за бутылки паленого алкоголя,

пачки промокших стареньких сигарет.

Пусть будет весна –

корабликом на приколе

всем, кто узнал

привкус стерильной боли.

Спокойного сна

тем, кто научен впредь.

Храни меня –

вконтактовских сообщений

строки, ночными пальцами по стеклу.

Знаешь, уснуть – это то, чего я вообще не

умею, я проваливаюсь во мглу

и вижу там твои заводские трубы,

что курят и курят по чьим-то чужим смертям,

дырявя озон затейливо и негрубо.

Спокойного сна

ушедшим ко всем

чертям.

Wishlist

Господи, ты придумал мне не судьбу,

а шедевр из драматургии.

Мне говорят, я со звездой во лбу,

а у любимых моих –

другие.

Так почему-то думается о них,

как им там? спится, дышится ли, тепло ли?

Какие из их окон видны огни,

как пахнут цветы магнолий?

Как комочки обживают их свитера,

для них мои ногти и существуют…

Какие им сказки рассказывают ветра

вместо меня –

вживую?

Кто в их сердцах рисует зимой апрель,

сиреневый июнь и тепло июля?

В их отсутствие заглушаю ли воем дрель,

тарелки бью ли…

Кто им в чаи подкладывает стихи,

или поет бессмертную Канчугезу?

Мне уготованы испытания разных схим,

монашества и аскезы.

Кто бы вот так, как я, ну наверняка

слушать гудки по вечерам звонил им?

Все они мной гордятся, примерно как

старым винилом.

Одинокая пуля в обойме – и холоста,

мы побратимы, что же за наважденье.

Господи. Вместо длинного вишлиста

я только Его..

желаю

на день

рожденья.

Чувство собственной важности

Ковбойская шляпа. В зубах – сигарета,

я дамским парфюмом пропах.

Ты хочешь рубашкой моей быть согретой

и тающей

на губах.

Тебе лет тринадцать… И я тебя старше

на жизнь, или может, на две.

Ты вечно краснеешь от свадебных маршей,

и роза ветров -

в голове.

Мне льстит, если палец к губам подношу я,

и ты обращаешься в слух.

Ты просишь Любовь, как собаку большую,

но я к этим просьбочкам глух.

Конечно же, мы поцелуемся в полночь,

споем о любви в унисон –

а после ты с первым будильником вспомнишь,

что это был сказочный сон.

Ты – черное ухо у белого Бима,

твой мир по краям опалён...

...Мне нравится быть невзаимно любимым -

Я сам невзаимно влюблён!..

To you

Говорю: бери меня, переламывай,

перемалывай в пыль из колонны храмовой,

и своим знамением осеняй.

Это просто-напросто мне мерещится,

что у ног мир катается, море плещется -

просто тени падают, как синяк.

Это Шоу Трумена под софитами,

головами, лаврами не увитыми,

где страдает трагикомедиант.

Это в улицу выйти за сигаретами

и пропасть с такими же несогретыми,

зная, что они от тебя хотят.

Говоришь: ты истинно замечательна,

но не теми красками напечатана,

королева моих френдзон.

Я - стакан, и буря не устаканится

у меня внутри. Сигарета тянется,

продырявливая озон.

Золотая стрела

И окурками время падает под колёса,

операторы камер сердца кричат - Мотор!

За вспотевшими окнами тает пейзаж белесый,

оставляя тебя, ставлю песнями на повтор.

С петербургского Холода

в южный и теплый Ветер -

и обратно, смакуя в памяти наш Бельтайн.

Ты отнюдь не святой, но достаточно славен и светел,

чтобы делать с тобой цепочки совместных тайн.

Нет, еще не роман, но потянет вполне на новеллу,

нет, еще не огонь, но раздуем вдвоем уголек,

нет, еще не война, но уже оглашен para bellum,

оглушительно близок

и громкоголосо далёк.

Ты прошил оболочку и впился мне в самую суть,

а ему от меня не нужны ни душа ведь, ни тело.

Я влюбилась в тебя.

А вагоны везут мазут.

Ай, прости, я, конечно, не это сказать хотела.

Недопризнание

Верь мне: я не закатаю ни скандалов, ни истерик,

затяну потуже пояс, закатаю-ка губу.

Аромат твоей рубашки окончательно потерян,

только наизусть запомнен, знаешь, каждому по вере,

что у нас еще случится что-нибудь и как-нибудь.

Рвать голосовые связки, выцарапывать свободу

всем цветкам из пожелтелых и засохших янтарей,

и растягивать их звонкой, рвущейся наружу нотой,

а не рвать, как дура в песне, глянцевых календарей.

Я - в усталости июня, я - в июльском солнцепеке,

и, сжигая микрофоны, я спою тебе на бис.

Обнимай меня, далёкий,

понимай мои намеки,

так, как я в тебя влюбилась,

так и ты в меня

влюбись...

Помнишь?

Помнишь наш первый танец? Да ну, едва ли.

Был стробоскоп. Пела Селин Дион…

Многие бы со мною потанцевали,

дело не в танце, дело в потенциале,

то есть, простыми словами – играй-гормон…

Нет, я уже не помню одеколона.

(Помню, что был). Рубашку твою. Глаза.

Ты бы поцеловал… Я была непреклонна.

Гладил по ниспадающим волосам.

А дискотека закончилась. И динамик

кашлял помехами, после - совсем утих.

Как говорили – ты меня продинамил,

но... это я решила тогда уйти.

Жили в соседних комнатах. Было слышно...

Молодцеватый смех, каблуки… Кровать

очень скрипела. Далее будет лишним,

Впрочем, и перед кем тебя прикрывать?

Что же я вспомнила? А, ну конечно... Имя.

У моего такое же. Как-то так.

От этих лет, когда я была наивна –

осталась одна богомерзкая хуета.

Я бы не помнила. Не вспоминала даже,

Просто валяю ваньку и дурака –

Я в этом профи - с четырехлетним стажем,

можно сказать, набита уже рука.

Помню концерт… Подыгрывал на гитаре.

Рядом стояла девушка. Не твоя.

Пела… Очаровательно. Но не Тарья.

Хлопала вам последняя буква «Я».

Знаешь, а эта запись… ну та… с концерта…

быть пересмотренной все еще не спешит.

Оригинал переборщил с фальцетом.

И… никогда, пожалуйста,

не пиши.

Не уходи

Скажи, пожалуйста, что темно,

Что возвращаться домой опасно,

И дождь бетонной стоит стеной,

А я от ночи тебя бы спас, но

...но не останешься ты со мной.

Сирень, крыжовник, чуть чуть пачули,

На лбу начертано: 'укради!'

Но ты уходишь, любви не чуя,

Все оттого, что всегда молчу я

О птицах, прячущихся в груди.

Тебе дождей моря по колено,

Ты знаешь все о моей Вселенной,

Ты не со мной, но со мной в ладу,

Я не бываю навеселе, но

две ложки сахара в чай кладу.

Не надо! Только не в Этот вечер...

Наброшу теплый цветастый плед

на искаженные дрожью плечи,

зажгу своей зажигалкой свечи

и в наше Лето куплю билет!

...Разлился гелевой ручки стержень

у Бога в пальцах. И не удержит

ещ; завариваемый чай.

Я правда Чувствую. Чувства те же,

Но жизнь учила меня молчать.

Вернись! Что не было, все пустое!

Быть может, я ничего не стою,

Тебе в Любви призна;тся дождь,

А я ломаю свои устои

в пустой надежде, что ты придешь...